От него я помчался в Бахаристан, зная, что застану там Фазеля. Заметив его издали, я закричал:

— Фазель, еще одно чудо!

13 июня парламент с беспрецедентным единодушием постановил: наделить Моргана Шустера всеми полномочиями в отношении финансов. С тех пор его стали регулярно приглашать на заседания Совета Министров.

А между тем происки в отношении Шустера на этом не кончились: некоторое время спустя непонятно откуда взялся еще один слушок, позабавивший Тегеран. Будто бы Американец принадлежал к одной персидской секте. Это может показаться абсурдным, но распространявшие этот слух позаботились о том, чтобы он выглядел правдоподобным. Со дня на день все американцы стали, на взгляд толпы, подозрительными. И вновь поговорить с генеральным казначеем выпало мне. Наши отношения были очень теплыми. Он звал меня Бен, я его Морган. Я объяснил ему, в чем суть дела:

— Говорят, среди твоих слуг есть бабиды и известные бахаисты [80] , и Фазель это подтвердил. Говорят также, что бахаисты недавно основали очень активное общество в Штатах, являющееся ответвлением от иранского. Из этого делается вывод, что все американцы, приехавшие сюда с тобой, — бахаисты, которые, прикрываясь финансами, на самом деле намереваются увеличить число своих адептов.

Выждав минуту, Морган сказал:

— Я отвечу только на один действительно важный вопрос: нет, я приехал сюда не затем, чтобы проповедовать либо обращать, а чтобы провести реформы, в которых нуждается эта страна. Добавлю, что, разумеется, не принадлежу к бахаистам, что узнал о существовании всех этих сект из книги профессора Брауна перед самым моим отъездом сюда и совершенно не способен отличить бабида от бахаиста. Что до моих слуг, которых в этом огромном доме не меньше полутора десятка, всем известно, что они были здесь до меня. Я доволен тем, как они справляются со своими обязанностями, и это единственное, что имеет значение. Я не привык судить о своих помощниках по их религиозной принадлежности или цвету галстука!

— Я так тебя понимаю, это отвечает и моим убеждениям. Но мы в Персии, здесь иные понятия. Я только что от нового министра финансов. Он считает, что заставить молчать клеветников можно, только уволив слуг. Или хотя бы некоторых.

— Этим делом занимается министр финансов?

— В большей степени, чем ты думаешь. Он опасается, как бы из-за этого не пошли насмарку все ваши начинания. Он просил меня сегодня же доложить ему о нашем разговоре.

— Что ж, не смею тебя задерживать. Передай ему, что ни один из моих слуг не будет уволен и что я не желаю больше об этом говорить!

Он встал.

— Морган, я не уверен, что такого ответа будет достаточно! — стал настаивать я.

— Вот как! Тогда прибавь следующее: «Господин министр финансов, если вам больше нечем заняться, кроме как ломать себе голову относительно религиозных убеждений моего садовника, я в состоянии занять вас более серьезными проблемами».

Я передал министру только суть разговора, но, кажется, Морган все же высказал ему все при первой же встрече. И ничего страшного не произошло. На самом деле все были рады тому, что наконец какие-то вещи были проговорены вслух.

— С тех пор как Шустер в Тегеране, — сказала мне однажды Ширин, — воздух стал чище, здоровее. Когда перед тобой хаотическое, беспорядочное нагромождение проблем, кажется, потребуются века, чтобы все встало на свои места. И вдруг появляется кто-то, и дерево, казавшееся уже безнадежным, словно по волшебству оживает, на нем появляются листья, плоды, оно дает тень. Этот чужестранец снова вселил в меня веру в персов. Он не разговаривает с ними, как с туземцами, не обращает внимания на всякие мелочи, он говорит с ними, как с мужчинами, и они становятся ими. Знаешь, в моей семье старые женщины молятся за него.

XLVI

Я нисколько не погрешу против правды, если заявлю, что в 1911 году вся страна жила по часам Американца и что из всех ответственных лиц в стране он был самым популярным и влиятельным. Газеты поддерживали его начинания с тем большим воодушевлением, что порой он давал себе труд созвать главных редакторов и объяснить им суть реформ, а то и выслушать их советы по некоторым щекотливым вопросам.

Самым же важным было то, что его трудная миссия осуществлялась успешно. Еще даже до оздоровления фискальной системы он смог привести бюджет в равновесие одним лишь тем, что поставил препоны на пути воровства и растрат. До него многие владетельные и знатные лица, высокопоставленные министры посылали в казначейство свои запросы в виде цифры, нацарапанной на замусоленном клочке бумаги, а чиновники были вынуждены удовлетворять их под страхом потери должности или жизни. С Морганом все круто изменилось.

Вот один из многочисленных примеров. 17 июня на Совете Министров Шустеру был сделан запрос на сумму сорок две тысячи туманов, чтобы заплатить жалованье войскам.

— Если этого не сделать, бунта не миновать и вся ответственность падет на генерального казначея! — патетически воскликнул Амир-и-Азим, «Эмир эмиров», военный министр.

— Но господин министр уже получил эту сумму десять дней назад. На что пошли те деньги?

Я погасил часть задолженности, солдатские семьи голодают, офицеры в долгах, ситуация недопустимая!

— Господин министр уверен, что от этой суммы ничего не осталось?

— Ни тумана!

Шустер вынул из кармана карточку из бристольской бумаги, исписанную мелким почерком, демонстративно сверился с записями и заявил:

— Сумма, выданная казной десять дней назад, была целиком положена на личный счет министра, не был израсходован ни один туман. Имя банкира и номер счета у меня записаны.

«Эмир эмиров», тучный гигант, встал, сверкая глазами, положил руку на грудь и разъяренно оглядел собрание:

— Здесь что, подвергают сомнению мою честь? — Но поскольку никто не стал его в этом разубеждать, он прибавил: — Клянусь, если такая сумма и впрямь находится на моем счете, я — последний, кто об этом узнал.

Ответом ему были недоверчивые мины окружающих. Решено было призвать банкира. Шустер попросил членов кабинета не расходиться. Как только доложили, что банкир прибыл, военный министр поспешил ему навстречу, о чем-то с ним пошептался и вернулся к коллегам с невинной улыбкой:

— Проклятый банкир не уразумел моих указаний и еще не заплатил войскам. Это недоразумение!

На этом была поставлена точка, но с тех пор государственные чиновники больше не смели беззастенчиво грабить казну, как это происходило на протяжении многих веков. Были, конечно, и недовольные, но им приходилось помалкивать, поскольку большинство, и даже те же самые работники государственного аппарата кое-что получили взамен: впервые в истории страны чиновникам, солдатам и дипломатам вовремя выплачивалось вознаграждение за их труд.

Даже в иностранных финансовых кругах заговорили о чуде Шустера. К примеру, братья Селигман, лондонские банкиры, решили выдать Персии заем в четыре миллиона фунтов стерлингов без всяких там кабальных условий вроде отчислений из таможенных сборов, ипотеки и тому подобное. Это были уже новые отношения между двумя уважающими друг друга партнерами. Для тех же, кто спал и видел, как подчинить себе всю Персию с потрохами, прозвучал звонок. Британское правительство заблокировало заем.

Царь прибег к более грубым методам. В июле стало известно, что прежний шах вернулся с двумя своими братьями во главе армии наемников, чтобы отвоевать престол. В ответ на запрос Меджлиса: разве шах не был задержан в Одессе, не помещен в резиденцию, находящуюся под усиленным наблюдением, и разве русское правительство не пообещало персидскому не выпускать его, — русские власти ответили, что он бежал из-под стражи, путешествует с фальшивым паспортом, а оружие упаковано в ящик с надписью «Минеральная вода», словом, что они не несут никакой ответственности за предпринятые им шаги. Выходило, что он покинул Одессу, пересек со своими солдатами несколько сотен миль, отделяющих Украину от Персии, погрузился с оружием на русский пароход, пересек Каспий, а царское правительство и охранка так-таки ничего не знали?